«Чародеи»: Новые грани возможного в Александринке-2

16 мая 2013, 19:15

Версия для печати

Tweet

Как выяснилось в процессе принародного тестирования возможностей Новой сцены Александринского театра, которая строилась последние пять лет во дворе между улицей Зодчего Росси и Фонтанкой, ничего хоть сколько-нибудь сравнимого с этим медиакомплексом нет не только в театральной России, но и в театральной Европе. Однако фокусы не ограничились новым зданием, старая Александринка, выпуская премьеру «Невский проспект», решила посоревноваться с новой.

Театрально-образовательный комплекс с новой сценой Александринки – это 11 тысяч квадратных метров полезной площади, возникших вокруг краснокирпичного здания старейших в стране театральных мастерских и 1 миллиард 700 тысяч вложенных в строительство рублей. По сравнению с 22 миллиардами, потраченными на новую сцену Мариинки, сумма смехотворная, но при удачном стечении обстоятельств Александринский новострой может сыграть в истории русского театра роль несоизмеримо большую. Поскольку это не просто оснащенная по последнему слову техники площадка для экспериментов, это принципиально новый подход к использованию этих возможностей. Тут интернет призван по максимуму обслуживать театр: театральное образование, пиар и непосредственно процесс создания спектаклей, каждый из которых здесь будет возникать как отдельный проект отдельной команды, и на это настроено все: аудитории, аппаратура, софт.

(30 Мб)

Видео: Илья Трусов

На открытии собрался весь культурный бомонд города – Лев Додин, Михаил Пиотровский, Михаил Шемякин, директор ГМЗ «Петергоф» Елена Кальницкая, глава столичного Центра им. Мейерхольда режиссер Виктор Рыжаков, приехала замминистра культуры Алла Манилова, советник Валентины Матвиенко Виктор Акулов, прибыл Василий Кичеджи. Представителей московской прессы было больше, чем журналистов из Петербурга. Словом, все было обставлено как событие общероссийского значения.

От идеи церемонии отказались. Тут важно было показать прежде всего технические возможности центра. Для этого выбрали формат экскурсии: вводную часть произнес ректор Театральной академии Александр Чепуров – он рассказал, что театрально-образовательный комплекс имеет три корпуса: учебный, медиацентр и непосредственно экспериментальную сцену, а также поведал об уникальных возможностях дистанционного образования, о 56-потоковом вещании в интернет, называемом «стримом», и о проектном режиме всех работ. А после - шесть экскурсоводов должны были стремительно пронестись со своими группами по всему центру, на бегу транслируя информацию (публика, приглашенная к 17.00, должна была к 19.00 поспеть на историческую сцену на премьеру спектакля «Невский проспект»). Так что из всех перформансов, подготовленных к открытию, увидеть удалось только один: подготовленный Максимом Исаевым, признанным мэтром петербургского авангарда из Русского инженерного театра АХЕ. И то, что он продемонстрировал, впечатлило изрядно.

На квадратной сцене 17 артистов одновременно показывали 17 соло-спектаклей, оттолкнувшись от единственной фразы героя «Преступления и наказания» Свидригайлова перед самоубийством: «Самая лучшая минута, лучше нельзя и выбрать». Поначалу задник-экран попросту отражал сцену - чарующие метаморфозы начались десять минут спустя, когда заработала плунжерная система. Оказалось, что вся сцена разбита на квадраты, каждый из которых может подниматься и уходить вниз на несколько метров, невидимые камеры тем временем снимали актеров по очереди, и их крупные планы возникали на экране, пока артисты со сцены цитировали по нескольку предложений из Достоевского, которые были использованы как отправная точка для их миниперформанса. При этом сам Максим Исаев, находясь в центре, изображал то ли самого Достоевского, то ли Мефистофеля, а в финале оказался болтающимся на множестве резинок, расходящихся лучами к краям сцены - явный намек на потрясшую Раскольникова фразу Свидригайлова о том, что «вся-то вечность — это какая-нибудь пыльная банка с пауками».

Остальные пространства, сквозь которые промчалась наша группа, тем не менее, успели впечатлить именно что возможностями: в так называемом Театре текста, разместившемся в репетиционном зале, четыре драматурга сочиняли пьесу в on-line режиме – текст передавался на правый экран, а левый в этот момент показывал лица сочинителей. Примечательно, что передавать текст на экран в существующей вновьсозданной программе можно из любой точки мира, а любой пользователь интернета может поучаствовать в создании пьесы.

В телестудии актриса Александринки Юлия Марченко от лица Дуни Раскольниковой произносила текст, сочиненный замечательно талантливым украинским русскоязычным драматургом Натальей Ворожбит: Дуня принимала мужественное решение кого-то расфрендить в фейсбуке. Крупный план ее изможденного лица на огромном экране заставлял отнестись к ее выбору со всей серьезностью.

В одном из переходов учебного корпуса (который можно распознать по красному окрасу стен, в медиацентре он синий, на экспериментальный сцене - зеленый) на стене обнаружился QR-код: достаточно было поднести к нему айфон или любой другой гаджет, чтобы на экране появился Федор Михайлович и произнес несколько фраз об идейном убийстве. Таким образом демонстрировалось, как опоздавший на лекцию магистрант (в центре планируется исключительно последипломное образование) может приобщиться-таки к знаниям, точнее, подключиться к информационному полю. Но культурная память немедленно подсовывала другую немеркнущую картинку из совертской киноклассики: Виторган и Светин учат Абдулова проходить сквозь стены - немало шишек пришлось набить Иванушке прежде чем магия была освоена.

Изумительным образом работало также пространство учебного театра: в перформансе «Соня» девица Мармеладова с каторги общалась с прежними знакомыми в скайпе, причем, режим конференции включал разом 32 окна – против возможных нынче десяти. В каждую постановочную бригаду при создании здешних проектов входил еще и программист, который выполнял ежедневные задания по созданию новых программ и корректировке уже имеющихся.

Достоевский, как выяснилось, возник здесь не случайно. Все, что происходило в комплексе в день открытия, было объединено заголовком «ТЦ Достоевский». Причем, ТЦ – это именно торговый, а не театральный центр. Как сообщалось в манифесте, созданном командой Андрея Могучего, главного идеолога и церемонии открытия и всего, что касается интернет-наполнения этого пространства:

«Мы начнем тестирование Новой сцены с ключевой фигуры цивилизации, носителя кода нации – Достоевского.
/…/ Мы берем духовные, болезненные, кровоточащие идеи Достоевского и имплантируем их в бездушную матрицу интернета.
Жить в пространстве вины – привилегия народа-богоносца. Но мы устали. Устали мучить себя Достоевским. Это фантомная боль.
Центром средневекового города был собор. Центр современного мегаполиса – супермаркет. Здесь все стоят в одной очереди. На каждого найдется дело, зрелище, хлеб.
ТЦ «Достоевский» объединит нас.
Здесь нет линий фронта.
Здесь все равны. Все счастливы».

Корреспонденту «Фонтанки» Могучий сообщил, что его живейший интерес к интернету, применительно к театру, вызван тем, что, по его наблюдениям, страсти, кипящие в пространстве мировой сети, сильно превосходят театральные. Интернет снимает ограничения, которые в театре обеспечивает само пространство зала, сцены, факт купленного билета и так далее. Однако широта возможностей интернета, отсутствие границ и ограничений обуславливает необходимость разработки не только эстетических, но и этических принципов взаимодействия театра с мировой сетью.

Увы, но всем этим Андрей Могучий более заниматься не будет. Полтора месяца назад он принял руководство БДТ им. Г.А.Товстоногова, так что фраза Валерия Фокина о том, что главное теперь – найти людей, которые наполнят это пространство полноценной художественной жизнью, - обрели остроактуальный смысл. Дело в том, что компьютерные технологии в данном случае – не самоцель, необходим человек, художник и идеолог в одном лице, который сможет, как это делал на протяжении трех последних лет Могучий, сформулировать четкие задания и проследить, чтобы результат был плодотворным, прогрессивным, созидательным, а не наоборот. Сам Могучий был уверен, что артиста никакие новейшие технологии не заслонят, человек в театре всегда останется главным. Но, утверждая это в должности худрука Новой сцены, Могучий выступал и своего рода гарантом своих слов. Что будет теперь – вопрос. Впрочем, поговаривают, что новый руководитель центра уже назначен и вопрос этот переадресуем ему.

Что до премьеры «Невский проспект. Городские фрагменты», то она удивила не менее, чем демонстрация возможностей новой сцены, но не столь приятно. Ощущение было такое, что историческое пространство с неизвестной целью пытается перещеголять пространство экспериментальное. Зрителей усадили на сцене и на места за креслами, зеркально. В центре – непосредственно в зале – водрузился помост, площадь, лобное место. В прологе на каждый из зрительских амфитеатров смотрело по Гоголю: старый и молодой, артист Волоков и артист Поламишев. В дальшейшем классики вели себя странно: бросили ходить гоголями и носились воронами, вовлекая в хоровод геров - проституток, ментов, ряженого Пушкина, промышляющего ремеслом щипача, шпану со словарным запасом Эллочки-людоедки, чиновников, туриста, гастарбайтера Нурика. Каждый из них, впрочем, имел еще и по монологу с непременной непечатной лексикой. И хотя бархат и позолота были закрыты длинным белыми полотнами, свисающими с потолка и играющими роль экранов, а также гофрированными трубами для выкачивания жидких строительных отходов, тексты эти, местами пригодные для подвала, а местами и вовсе трешовые, в этом пространстве немилосердно резали слух. И дело не в том, что мат в старинном многоярусном театре звучать не должен – вовсе нет. А в том, что режиссура большого стиля предполагает выверенность форм и смыслов. Понятно, что гастарбайтеры не выражаются стихами Пушкина, но стихи «Интернет-интернет, отпусти в туалет» в исполнении проститутки, расположившейся в царской ложе, вызывают не этическое, а чисто эстетическое неприятие. Речь идет попросту о дурновкусии. И о том, что командное творчество группы молодых петербургских режиссеров (каждый из которых имеет недлинную, но волне достойную творческую биографию даже в рамках города) в данном случае потерпело фиаско, не выявив индивидуальности, а нивелировав их, обернувшись винегретом из среднестатистических приемов сегодняшней подвальной режиссуры. Так что ни имена исполнителей, ни имена постановщиков нет смысла называть. Разве что восхититься работой художника Семена Пастуха, загримировавшего Александринку до неузнаваемости и придумавшего множество конусообразных Гоголей с крошечными головкам на вершине, которые равномерными сочувственными кивками отмечали весь этот сумбур вместо музыки.

Жанна Зарецкая, «Фонтанка.ру»