В МДТ – Театре Европы отметили 10-летие «Дяди Вани»

27 апреля 2013, 03:11

Версия для печати

Tweet

В Малом драматическом театре – Театре Европы в соответствии с давней традицией отмечать круглые даты существования спектаклей, отметили 10-летие «Дяди Вани» по пьесе Чехова.

Спектакль вышел 26 апреля 2003 года и, дожив до десяти лет, не только не расползся по швам, не развалился и не превратился в жалкое подобие себя самого (как это случается в большинстве театров, если спектакли доживают до этого почтенного для сценических произведений возраста), но, сохраняя стройность первоначальной идеи, продолжает наполняться новыми, сегодняшними смыслами, оттачивая форму и стимулируя рост актеров.

Так что собравшимся за кулисами создателям спектакля – за столом, точно как герои на сцене в первом действии, с самоваром, сухарями, кулебякой и непременно именинным тортом - было не стыдно смотреть в глаза друг другу, хотелось вспоминать. Подобные «застольные воспоминания» в МДТ, эти table-talks – часть истории конкретного спектакля, его особый багаж. То, чем он окутывается, точно коконом, охраняющим ту атмосферу, тот особый мир, который создается не в одночасье, а годами, как плод неутомимого духовного собирательства, которым в этом театре занимаются все без исключения, потому что оно – часть режиссерского метода Льва Додина.

Фото: Пресс-служба МДТ/Фото: Виктор Васильев

Десять лет назад спектакль – на взгляд из зала - потряс автора этих строк отсутствием режиссерского волюнтаризма. В нем было крайне мало постановочного, он выглядел как сплошная актерская импровизация. Какое-то идеальное воплощение завета Станиславского об «искусстве в формах самой жизни». Суть режиссуры была в итоговом на сей раз не приговоре, а мягком диагнозе, который Лев Додин, сцена за сценой, выносил русской интеллигенции. Все герои выглядели чудаками и заслуживали самого искреннего сочувствия. Додин, вопреки сложившимся представлениям о праздных персонажах Чехова, показывал людей, для которых безделье мучительно, но беда в том, что делать что бы то ни было на родных российских просторах, где мужики однообразны, неразвиты, грязны, а интеллигенция глупа или истерична (чеховские слова) - бессмысленно.

За 10 лет, как, впрочем, и за предыдущие сто, в России, разумеется, ничего не изменилось. Но каждое поколение российской интеллигенции, видимо, должно пережить свое отчаяние безысходности. Так что спектакль стал в контексте нынешнего исторического момента, смотреться трагичнее. Хотя удивительные человеческие связи и проявления остаются на месте. Между Еленой Андреевной в роскошном исполнении Ксении Раппопорт и ее «старым мужем» Серебряковым – Игорем Ивановым по-прежнему сохраняется еще какое электричество. А доктор Астров – Петр Семак голосит «Вдоль по Питерской» с той немыслимой удалью и широтой разгулявшейся русской души, что вспоминается достоевское «сузить бы». Все они красивы, великодушны и фатально несчастны. Как всякий думающий, порядочный человек в России. Несчастны – глобально, радикально. При удивительной способности проживать на полную катушку мгновения, даже и отчаянные.

Фото: Пресс-служба МДТ/Фото: Виктор Васильев

Подняв бокал за круглую дату «Дяди Вани», Додин вспомнил, как в Манчестере восхищались тем, что вот ведь русский человек выпьет – и поет, да как поет, да какие песни (!), а в Англии, если уж напился, то упадет лицом на стол, захрапит и только. Еще вспомнил, как, уже в России, выходя их театра, услышав матерок, задержался у театральной двери: молодежь обсуждала только что увиденного «Дядю Ваню» - с сердцем, что называется, обсуждала, - а в итоге, не переставая щедро приправлять печатную речь нецензурщиной, принимала отважное решение: идти на «Бесов».

В свою очередь Валерий Галендеев, педагог по сценической речи и неизменный соавтор художественного руководителя МДТ, рассказал, как «Дядя Ваня» примирил сторонников и противников Додина: «Тихий ангел пролетел», - шутили тогда. Действительно, этот чеховский спектакль потряс еще и паузами – без фирменных сверчков и гитарных переборов – которые повисают, когда не остается слов. И которые Додин оставил на откуп актерам. Режиссерское решение сработало стопроцентно. Хотя любая пауза на сцене, любая тишина – это огромный режиссерский риск: если нет непрерывности переживания (а оно есть в считанных спектаклях городской афиши) паузы чреваты провалами в действии, поэтому обычно их стремятся заполнить чем угодно: музыкой, танцами, трюками, видео – вариантов масса. У Додина «Дядя Ваня» - действительно, самый тихий спектакль репертуара. Но в данном случае, именно в паузах – Бог, или, точнее, бес. Потому что как раз они и проявляют всю глубину безысходности – то, как именно молчит загнанный в угол Войницкий – Курышев, как протягивает жене платок Серебряков (вытереть губы после страстного и отчаянного поцелуя с Астровым), как бросается на двор Соня, чтобы посмотреть вслед уезжающей до весны карете доктора и как возвращается в дом…

Додин вот шутит, что когда сговаривался с художником Давидом Боровским, легендарным и, увы, покинувшим этот мир соавтором не только Льва Додина, но и Юрия Любимова в годы расцвета «Таганки», ставить что-то ему было лень. Он будто бы так и сказал Боровскому, и еще заметил, что хочется оттолкнуться от того, что это не пьеса, а, как написано у Чехова, сцены из деревенской жизни. Пусть люди ходят, говорят, живут – как бы ничего не играя. А спустя какое-то Додин время зашел к Боровскому, а у того в углу на столике что-то стоит, полотенцем накрыто. Поднял полотенце – там макет декораций: «пустая сцена, а над ней – наши стога». И Боровский объяснил, что эти стога могут так и зависнуть над сценой, а можно их опустить и играть между ними. В спектакле стога на сцену опускаются только в финале, когда Соня и Иван Петрович с отъездом профессора и его прекрасной жены снова погружаются в свою работу-тире-безысходность. А в остальное время эти стога натуральной величины напоминают о том естественном укладе жизни, который нельзя отменить, и который держит и Соню, и дядю Ваню, не давая отчаянию захлестнуть героев с головой. И как-то очень весомо в додинском «Дяде Ване» звучат слова Сони – Елены Калининой в ответ на капризы отца: «Мне некогда, мне нужно завтра рано вставать, у меня сенокос». Вдруг, сидя в зале, сам начинаешь ощущать цельность деревенского мировосприятия, и, слыша астровское «Важный дождик…», поглядываешь на стога: мокнет сено в полях, проблема. Для Сони – проблема. А для красавицы Елены Андреевны – единственного действительно праздного существа, хотя и с консерваторским образованием, это всего лишь теплый летний дождь, который (ну кто ж в своей жизни не испытывал этого головокружительного чувства) вызывает неудержимое желание не спрятаться от него, а, наоборот, омыться в потоках небесной влаги, испытав иллюзию единения с природой: и Елена, нацепив на ноги профессорские калоши, в финале первого акта уходит в мокрый сад, чего Чехов ей совсем не предписывал - еще одна прекрасная пауза.

Кстати, Ксения Раппопорт рассказала за чаем еще один забавный эпизод – и именно про Боровского. Оказывается, Давид Львович, являющийся и автором костюмов к «Дяде Ване», придумал для Елены Андреевны шляпу с огромными полями. Так что лица Ксении не стало видно вовсе. А между тем все вокруг на все лады восхваляют необыкновенную красоту молодой профессорской жены. Разумеется, Ксении – объективно, одной из самых красивых российских актрис, - хотелось себя показать. А тут эта шляпа… И вот на гастролях в Брайтоне Боровский сообщает Ксении, что нашел для нее новую шляпу, увидев которую Ксения не смогла сдержать слез: ее поля были в полтора раза шире, чем у предыдущей. На что невозмутимый и безжалостный Боровский ответил: «Да что вы, Ксения?! Вам же лучше. Может быть не все сочтут вас красавицей. А так – пока вы ходите в этой шляпе, все будут заинтригованы, а тут еще слова дяди Вани и Астрова о красоте Елены Андреевны, - ну так все и привыкнут к мысли, что вы красавица!»

В этот раз день рождения спектакля праздновали недолго. Лев Додин вместе с актерами Ксенией Раппопорт и Игорем Ивановым удалились репетировать «Коварство и любовь», хотя спектакль идет уже почти целый сезон. В этом спектакле Раппопорт тоже играет красавицу, но совсем иную – расчетливую, циничную светскую львицу. И спектакль этот другой, хотя и не менее значительный и мастерский – в нем поставлено все вплоть до движения пальца. Это я к тому, что разные бывают этапы в жизни режиссера, и все они собраны в единой афише. В этом - несомненный плюс репертуарного театра и особенно – театра-дома.

Жанна Зарецкая, «Фонтанка.ру»