О литературе с Виктором Топоровым: EINMAL ist KEINMAL?

02 октября 2012, 12:57

Версия для печати

Tweet

Стоило мне, отстрелявшись по «толстым» журналам серией колонок, «закрыть тему», как один из них (причем тот, что был мною самым жестким образом раскритикован) выдал на гора совершенно выдающийся номер. Речь идет об октябрьской книжке «Знамени». Разумеется, и здесь не обошлось без досадных (местами и позорных) ляпов, но в принципе – выгляди наши «толстяки» так или хотя бы примерно так, допустим, через раз, их можно было бы читать, а не брезгливо пролистывать или просто-напросто игнорировать. Больше того, на них – за разумные деньги – можно было бы и подписываться.

Итак, раскрываем «Знамя» №10. Первым здесь идет длинное стихотворение Олега Чухонцева «Общее фото». Написанное белым стихом, как и многие шедевры этого культового автора, но само по себе, увы, далеко не шедевр. Скучное, тягомотное, по большому счету никчемное. «Что если это проза, да и дурная?» - шутил про такие стихи Пушкин. Но… это Чухонцев, он живой классик, он постоянный автор «Знамени», он редко и мало пишет – и где же ему, спрашивается, еще печататься? И как могла бы редакция завернуть 70-летнему поэту этот старческий опус магнум. «Таварисч, пеши исче»? Публикация Чухонцева – это даже не прокол, это вынужденное (а в какой-то мере добровольное) обременение. Впрочем, не сомневаюсь, что кто-нибудь из присяжных критиков объявит «Общее фото» выдающимися стихами и проанализирует эти «выдающиеся стихи» на птичьем языке «НЛО». Или, скорее, на птичьем языке «Воплей».

Автобиографическая фантазия Юрия Буйды «Вор, шпион и убийца», напротив, весьма удачна, это одна из ключевых публикаций удавшегося номера. Но о Буйде я здесь писал совсем недавно – и он, в общем-то, остается равен самому себе. Разница между his best и his worst (его лучшим и худшим) почти незаметна; в этом смысле он идеальный «толстожурнальный» автор (будучи собрана в книги, подобная ровность все же несколько расхолаживает),  – и в московских «толстяках» это понимают: печатается он всюду и чаще всего как раз в «Знамени», где – из песни слова не выкинешь – когда-то служил. Приятно, однако, отметить, что «Вор, шпион и убийца» принадлежит, безусловно, к his best, к his  very-very best.

Московский поэт Максим Амелин (его подборка следует дальше) из Питера почти не виден. И, может быть, не случайно. Поэт он культурный и версификатор искусный, но человек, по нашим романтическим меркам, слишком благополучный, чтобы всерьез отнестись к его миллиону терзаний. Тем более, что никаких терзаний и нет (ну, или почти нет); Амелин – анакреонтик в поэзии и жизнелюб по натуре. И, скажем, в конкурс Григорьевской премии мы его не пригласим никогда, хотя он пишет вполне на уровне ее ежегодного «короткого» списка.

Лучшая проза этого прекрасного номера – повесть (вернее, конечно, рассказ) екатеринбургской писательницы Анны Матвеевой «Под факелом». Это чисто кортасаровская история несбывшихся надежд одной небольшой и как бы творческой компании, вписанная в уральские и нью-йоркские интерьеры последнего двадцатилетия. У Матвеевой удивительный – и, опять-таки, чисто кортасаровский - дар оставлять в повествовании значимые пустоты, в результате чего само повествование приобретает поэтическую эллиптичность, да простится мне мой французский. И простая мысль о том, что от судьбы не уйдешь (да и от смерти тоже) и в Америку не уедешь, звучит в этом контексте неожиданно убедительно, свежо и щемящее.

Поэтическая подборка Александра Еременко (того самого – из тройки Жданов, Парщиков, Еременко) – это, строго говоря, сенсация. Он давно и надолго замолчал, потом то ли записал, то ли нет – но его отсутствие ощущается в современной поэзии столь же остро, как четверть века назад ощущалось его присутствие. Впрочем, однозначного ответа на вопрос, действительно ли он записал – или эти стихи наскребли по сусекам, - нынешняя подборка не дает, и тревожная неопределенность сохраняется.

А. Парщикову

Алексей, извини, я, конечно, немножечко выпил.
Мне от этих Алёш надоело, уж это прости.
И сейчас я шагну через все эти слюни и пепел,
я сейчас посмотрю, что у нас остаётся в горсти.
Кто сказал, ничего? Да в горсти ещё столько такого,
что куда это деть и кому это надо нести…
Мрака — нет, как и света. И нету ничё тут плохого.
Смысла нет. И бессмыслицы тоже. Ещё раз прости.

Денис Драгунский (60-летний ныне герой «Денискиных рассказов» своего отца Виктора Драгунского) един в трех лицах: он и политолог либерального толка, и культуролог широкого профиля, и перманентный публикатор (в жанре мининовеллы) собственного дон-жуанского списка. В рецензируемом номере он выступает как раз в последнем качестве, что всё же получается у него малость получше, чем публицистика на политические и культурологические темы (с которой он на страницах «Знамени» регулярно выступает тоже), - тем более, что речь в рассказе «Не случилось» (как вытекает из самого названия) идет не о победе, а об обломе, а значит, пошлятины здесь все же поменьше среднего по персональной on-клинике.

Стихи 30-летней Анны Мамаенко и 29-летнего Ивана Волосюка были бы недурны, будь их авторам еще лет на 10-12 поменьше. Сделаем, однако, скидку на то, что оба живут в провинции (она в Краснодаре, он в Донецке), где до всего приходится доходить своим умом, а ближайший литературный критик живет в Майкопе. Между двумя подборками вклинился рассказ пермяков Нины Горлановой и Вячеслава Букура «Алекс» - рассказ смешной и сознательно, и непроизвольно – про то, как «стучат» на Густава Малера, если в двух словах. Хорош маленький рассказ Владимира Кантора «Разве это жизнь?» - всё на ту же неиссякающую тему эмиграции, но с серьезной экзистенциальной подоплекой. Вскользь отмечу, что философ и прозаик Владимир Кантор – родной (старший) брат знаменитого художника, публициста и прозаика Максима Кантора.

На этом журнальное «мясо» - стихи и проза – заканчиваются. «Гарнир» здесь смешанный – в том числе и по вкусовым ощущениям. Откровенно пародийная статья Марка Липовецкого (США) о творчестве Захара Прилепина, точнее об антисемитизме и гомофобии, якобы, присущих творчеству Прилепина:  "Гомофобия Прилепина не так акцентирована, но ее выдают стилистические уродства", и т.д... Серьезная вроде бы развернутая рецензия Аллы Латыниной «Дар веры и дар философского вопрошания» на анекдотические сочинения двух «наших новых христианок» (по определению изредка остроумного Бориса Парамонова) Ренаты Гальцевой и Ирины Роднянской… Прелестный очерк Василия Авченко, совершенно никакой раздел рецензий, три юбилейные статьи о творчестве И.А.Гончарова…

Изюминка второй половины номера – публикация из эпистолярного наследия Василия Аксенова, включающая небезынтересные воспоминания самого писателя, куда менее претенциозные и самовлюбленные, чем всегда. Здесь же, впрочем, рукой журнального редактора заложена бомба, взрывающая одну из икон либерального самосознания – «совесть нации» (одну из и чуть ли не главную) Зиновия Гердта. Вот что пишет «наш Зяма» Аксенову в Америку с зарубежных гастролей в 1982 году: "У Ширвиндта Белочка прочла твое, Вася, письмо; очень смеялись и грустили. Сегодня мы с Таней в Амстердаме. Для компании взяли с собой кукольный театр18. Пробудем здесь до 10 ноября, потом смотаемся в Брюссель и в конце месяца вернемся в родную блевотину, как ты однажды нарек это место. Нарек, я не побоюсь определить, с большой художественной силой".

Речь идет, разумеется, о «родной блевотине» (рифмующейся с Родиной). У Аксенова в романе «Остров Крым» Лучников едет в «блевотину», называя так Москву. У апостола Павла «пес возвращается на свою блевотину» - то есть на прежнее место. Но смысловое, стилистическое и, прежде всего, нравственное различие между «своей блевотиной» и «родной блевотиной» очевидно. Кто, прошу прощения, наблевал-то? У Гердта уже не спросишь, так что приходится переадресовать вопрос редакторам «Знамени».

И все же, повторяю, это очень удачный номер: плотный, насыщенный и живой. С неудачами, с провалами (в том числе и этическими), даже с Денискиными россказнями – но хотя бы без «тети Моти». А в удачном номере – как и в удачном произведении – интересны и значимы даже неудачи. Когда-то, чуть ли не четверть века назад, речь впервые зашла о «мышлении журнальным номером как единым текстом» - и громче всех звучали тогда голоса нынешних руководителей и идеологов «Знамени» - Сергея Чупринина и Натальи Ивановой... И вот, не прошло и двадцати пяти лет (и примерно трехсот номеров) – и у них получилось!

Получилось – пусть и с трехсотой попытки – или начало получаться? Вот в чем вопрос. Einmal ist keinmal (один раз – не пидорас) – говорят в таких ситуациях немцы. Или все-таки что-то в журнальном доме стронулось, причем в лучшую сторону? Как выражаются коллеги-газетчики, мы будем и в дальнейшем внимательно отслеживать ситуацию.

Виктор Топоров, специально для «Фонтанки.ру»