Недружеский шарж: «Идеальный муж» в МХТ им. Чехова

28 февраля 2013, 22:47

Версия для печати

Tweet

На главной драматической сцене страны только что вышел спектакль, который в течение пяти часов рисует портрет современной России, составленный из ее пороков. Но самое значительное в нем – не момент разоблачения (на сцене раскрываются секреты Полишинеля) и не то, что в «героях» ходят первые лица государства (тут как раз портретного сходства нет), а та форма и интонация, которую нашел режиссер Константин Богомолов: это головокружительно отважный и дерзкий стеб думающего человека над тотальной пошлостью сегодняшней отечественной реальности. На данный момент билеты на спектакль раскуплены на три месяца вперед, а у спекулянтов стоят от 7 тысяч. И это, как ни дико оно прозвучит, радует.

По идее самым правильным самоощущением в результате просмотра пятичасового «Идеального мужа» должно стать состояние Штирлица из того анекдота, где героя, склонившегося над картой, «неудержимо рвало на Родину». И совершенно понятно, почему Богомолову понадобилось так много сценического времени: чтобы от паленого пойла из слов «небо», «добро», «Россия» и, разумеется, «Бог» с заглавной буквы, из шансона, начисто вытеснившего фольклор, из березок и кленов, маркирующих родные просторы на двух зависших над сценой «плазмах», из рекламы и стихов Веры Полозковой, не просто затошнило, а вывернуло наизнанку до оснований, до корней, - надо выпить очень много, через не хочу. Кроме перечисленной пафосной хрени, со сцены еще звучит Уайльд и Чехов, которые в таком контексте начисто теряют ореол небожителей – Богомолов включает их в свой трэшовый пазл, чтобы передать их тексты героям нашего времени (например, трем сестрам из кафе на Малой Бронной - Ольги из Ростова, Ирины из Минска, Маши из Гжели), отчего мера невменяемости и фальши той реальности, которая официально объявлена подлинной, зашкаливает. При этом на экране, где только что были березки, появляется комментарий «Звучит отрывок из замечательной пьесы Чехова «Три сестры». Это на всякий случай, чтобы кто-нибудь не подумал, что объектом насмешек постановщика стал классик. Боже упаси. С Чеховым у Богомолова полный альянс, зафиксированный одним из лучших спектаклей сегодняшней российской сцены «Чайка», который значится в афише «Табакерки», но идет в МХТ.

Пьеса Уайльда, вынесенная в заголовок, к происходящему на сцене имеет мало отношения. Есть созвучие имен – одного из главных героев зовут Роберт Тернов (у Уайльда - Роберт Чилтерн), он тоже политический деятель, но с убойной специализацией - министр резиновых изделий. Производит герой Алексея Кравченко вовсе не то, что вы подумали. А разные весьма полезные продукты – например, грелки. Одну из них в момент наивысшего внутреннего напряжения – а именно, став орудием шантажа Миссии Чивли (она именно миссия и играет ее Марина Зудина, стильная до такой степени, что кажется чаром (от англ. «character») из компьютерной игры) – Тернов надувает на глазах публики, пока она не разлетается в клочья. Однако, то, о чем вы подумали, всё же имеет отношение к сюжету, ибо предметом шантажа становятся не финансовые махинации министра (как в пьесе), а его сердечные дела: Тернов находится в нежнейших отношениях с Лордом, звездой русского шансона, - в этой роли на театральную сцену вернулся отличный артист Игорь Миркурбанов. При этом госпожа министерша Гертруда Тернова, хозяйка фирмы по производству «резиновой хрени» – умопомрачительная Дарья Мороз – переживает оргазм (на широком экране, где прежде были березки и реклама панорамного жилья, а после появится реклама майонеза с участием Михаила Пореченкова), когда на счет ее компании поступают средства из госбюджета в результате выигранного тендера.

Уайльд в данном сценическом тексте возникает в форме изумительных афоризмов, из которых состоят уроки жизни, преподаваемые Лордом приемному сыну Васе-Мейблу (артист Павел Чинарев, сыгравший Корделию в петербургском спектакле Богомолова «Лир»), а также цветистых описаний роскошной реальности, окружающих российских номенклатурщиков, которые заимствованы из «Дориана Грэя»: например, гостиничного номера в Ницце, где притаился киллер Кондратий Могила в ожидании Тернова. Да-да, таким романтично-криминальным было прошлое Лорда, пока он не увидел прекрасное тело Тернова в ванне (весь «быт» виртуозный театральный художник Лариса Ломакина поместила в стеклянную камеру в глубине сцены – тоже одну из узнаваемых примет времени: личная жизнь – не то, что скрыто от посторонних глаз, а то, что происходит «за стеклом»). Однако, как сказал Уайльд, прошлое хорошо тем, что оно – прошлое. Настоящее сладкой парочки «под русским небом» и «друг в друге» безоблачно – осененные десницей отца Артемия (главное духовное лицо изображает Максим Матвеев, облаченный в длиннополый черный наряд) они рассказывают публике о тех ночах, «когда святое становится низменным» и о том, что «если не будет этих ночей (у сильных мира сего – прим.автора), вам (то есть, в данном случае, тем, кто заполнил зал МХТ, - прим.автора) придется расстаться со спокойными сновидениями» (на сей раз это цитата из пьесы Юкио Мисимы «Маркиза де Сад»).

Но дело не в том, что именно цитируют герои. Дело в том, что ни один из них в этой эстетической реальности не выглядит допускающим сочувствие. В том, что отец Лорда, ветеран-сталинист в мощном аутентичном исполнении Александра Семчева, смотрится настоящим монстром – особенно когда поет длинную песню про Бутырку из репертуара подлинной звезды русского шансона Наговицына. В том, что даже если Лорд в томном отчаянии цитирует Пауля Целана, он не становится высокодуховным лицом, к которому хотя бы в один только этот момент можно испытать сострадание. Все, что присутствует на сцене, напоминает по сути и типу выделки силиконовую грудь. И не случайно в одном из эпизодов Дарья Мороз снимает спортивный костюм от главного спонсора Олимпиады, и демонстрирует прекрасное обнаженное тело, на котором отпечатались характерные фирменные завитки. По сцене от начала и до конца ходят люди-симулякры. И иногда они заходят слишком далеко.

Как, например, во втором действии, которое разрывает собой бурное течение истории о порочном министре, и посвящается главной персоне в государстве. Формально его зовут Дориан Грей. История со стареющим портретом – снайперская метафора мечты российских первых лиц о бессмертии. И Сергей Чонишвили с медицинской точностью играет эту двойственность отечественных политиков: желание выглядеть дэнди и таить под английскими костюмчикам самые кровожадные помыслы. Отменный трюк – появление Чонишвили в кафе рядом с «тремя сестрами» в образе лица восточной национальности и цитирование им чеховского барона Тузенбаха перед дуэлью. Еще один, не менее удачный, – диалог Фауста и Мефистофеля, вложенный в уста правителя и первосвященника. «Остановить мгновение» первое лицо просит у сатаны, ощутив на голове императорский головной убор, после чего оба, разумеется, проваливаются туда, куда предписывает легенда.

Сказать, что режиссер Константин Богомолов на протяжении пяти часов занимается разоблачением сегодняшней России, будет неверным. Феномен нашей современной социально-политической ситуации заключается как раз в том, что разоблачать некого и нечего. Вся политика давно превращена в откровенный трюк на глазах у толпы: с той оговоркой, что, получится или не получится обман, зависит не от ловкости рук «фокусников», а от меры их цинизма и ораторского таланта. Как говорит в спектакле Лорд, разъясняя любовнику всю отчаянность его положения после появления Миссии Чивли с ее видеокомпроматом: «В России, если человек не может, по крайней мере, два раза в неделю разглагольствовать о нравственности перед обширной и вполне безнравственной аудиторией, политическое поприще для него закрыто. В смысле профессии ему остается только ботаника или церковь». Режиссер Богомолов тоже изъясняется трюками – но выполненными так, что к ним не придерешься. И этот монолог Лорда – один из них, потому что на самом деле это цитата из Уайльда, в начале которой в оригинале прописана, разумеется, Англия.

Расхождения с властью у Богомолова, как у Абрама Терца, прежде всего, эстетические. Если что и заставляет этого молодого и успешного режиссера – тут отдельный респект Олегу Павловичу Табакову, который приветствует в своем театре отважные эксперименты, если они содержательны и талантливы, - мучительно переживать, так это дурной (в смысле, пошлый и глупый) театр, в который превратилась идеологизированная реальность в одной отдельно взятой стране. Как сказано в давнем спектакле Льва Додина, легендарных «Братьях и сестрах», «лучину можно щепать и не головой», голова все же предназначена для других целей. Единственный персонаж, с которым хотя отчасти может ассоциировать себя вменяемый, думающий зритель из зала МХТ, - персонаж уникальной актрисы Розы Хайруллиной Последний интеллигент, который в своей вопиющей наивности является к первому лицу и требует отчета, олицетворяя пресловутую веру в доброго царя. Это последняя иллюзия, с которой нации стоит, наконец, расстаться. Позиция «он же человек», свойственная всему русскому искусству и особенно – всему так называемому «русскому психологическому театру», к спектаклю Богомолова неприменима. Соль его высказывания в том, что людей в нем нет, как нет ничего подлинного. И в том, как богомоловский «Идеальный муж» вписан в контекст нетеатральной реальности с одной стороны и театральной традиции с другой, - свежесть, новизна и принципиальная гражданская позиция художника.

Жанна Зарецкая, «Фонтанка.ру»