Вот такая вот музыка, такая, блин, вечная молодость

26 января 2016, 17:07

Версия для печати

Tweet

В ледяном зале ЦСИ им. Курехина, уже фактически вставшем на двухлетний ремонт и потому не отапливаемом, все-таки прошла театральная премьера. Точнее, предпремьера. Театр ТРУ показал свой новый спектакль «Молодость жива». Декорация представляла собой условный костер, который, конечно, никого не мог согреть. Но никто из пары сотен человек не ушел. Согрело — другое.

Согрели слова, которые в четко — прямо музыкально выверенной структуре зазвучали, как баллада. Согрели образы — с одной стороны, узнаваемо-бардовские и даже с прямыми цитатами, а с другой — замечательно-ироничные. Согрело ощущение свободы, с которым авторы спектакля, режиссер Александр Артемов и композитор Настасья Хрущева осваивают новые формы, без которых, как сказал чеховский герой, «ничего не нужно». Пять актеров сидят вокруг «костра», сложенного из шести театральных прожекторов с оранжевыми фильтрами и по очереди произносят текст — нечто вроде поэтизированных биографий героев: 50-летних Бориса, Глеба, Игната, Ивана и 27-летнего Петра. Но текст этот ведет себя совершенно нетипично: он задает ритм и сбивает с него, дразнит цитатами и гипнотизирует повторами-рефренами, затягивает в капкан костровой романтики и отстраняет логикой мифа. Этот текст никто не присваивает, несмотря на то, что звучит он от первого лица – наоборот, он сам окутывает персонажей и тянет их (а заодно и зрителей) за собой. Он тут — главный. И все герои и события возникают только в тексте — как темы-лейтмотивы, не сыгранные актерски, а проговоренные, даже наговоренные, почти пропетые, нарисованные только словами и ритмом, и это будит воображение гораздо лучше, чем иные физические действия и конкретные театральные картинки.

Фото: Пресс-служба ЦСИ им. Курехина

Тут есть история про человека, который все время пел только одну песню «Подожги-ка свой дом» – а в итоге сгорел ночью в палатке, забыв потушить костер, и завещав друзьям вечную молодость. И есть "тема" про среднего человека: «Так и жил я, так и рос. Бегал не быстро, не медленно. Ел не много, не мало. Нормально ел. Нормально рос. На ноги встал и ходить начал. Заговорил не рано, не поздно, а как время пришло – так и заговорил. Место свое с малых лет знал. Не в начале, не в конце, а посередине. Мать когда гладила по голове, так и говорила: золотая ты моя середина! Сына!.. Сына-середина». И есть "тема" про человека нестареющего: «...жене своей говорю: хочешь молодой быть – новое учи и тело укрепляй. Только не слушает она меня. Старенькая стала совсем. 45, меня на пять лет моложе – а старенькая уже. И выглядит вроде хорошо, красивая она у меня, но старенькая. И сын наш в нее пошел. 27 лет – а старенький. Старенький уже. 27 исполнилось – и старенький сразу стал. Огня нет в нем. Молодость огнем не горит. А мне как быть? Когда жена старенькая? Как быть?». И есть "тема" про великана, ожидающего момента подвига своего: «Богатырь в ожидании своей битвы пребывает. Пребывает в недеянии, вне дела пребывает. Богатырь не делает. Богатырь ждет, а потом вступает в бой. Много может лет пройти в ожидании. Может бой и не начаться вовсе. Все равно, пока ждешь ты его – богатырь ты. Но важно просто ждать, и дело никакое не начать в ожидании. Ждать и не делать. Тогда богатырь ты. А как дело начнешь – сразу понятно, что не богатырь ты, а человек дела. Поэтому и спят много богатыри. Спят. Силу накапливают и сны видят о битве предстоящей. Снов много, яркие и буйные, сны о часе последнем, вечернем, сны о победе великой». И есть еще один герой — тот, которому 27, чей отец поджег себя, чтобы стать пылью на ветру, и который перемерил все образы, а в итоге тоже захотел стать пылью на ветру. Но иным способом. Есть ведь много способов «поджечь свой дом».

Актерам Александру Плаксину, Евгению (Гаер) Плаксину, Семёну Афендулову, Евгению Сиротину, Василию Титунину из всех средств выразительности остается только голос – и единственная задача: так протранслировать текст, чтобы не выпасть из общего строя единой песни, не разрушить ритм и при этом чтобы ни одного слова из песни не выпало. Эта видимая самоотверженность вовсе не отменяет творчества – еще не безупречно, не без помарок, но в целом образы героев ткутся буквально из воздуха в почти полной темноте зала, создавая эффект магии. В данном случае – театральной в лучшем смысле.

«Мы хотели понять, как жили наши отцы, хотели потроллить то время, а получилось сплошное воспевание», – признается Настасья Хрущева. Еще признается в том, что, много общались с людьми того поколения, и удивились именно тому, как они молодость сохраняют. Попытались формулы вывести. В текст их закодировать. Мотивация очень понятная. Оттого и текст звучит так ясно и доходчиво — и без привычной театральной фальши, которая стала общим местом в 90 процентах спектаклей и от которой хочется бежать, как Мопассану – от Эйфелевой башни, которая давила его своей пошлостью.

Вообще достаточное количество молодых режиссеров в современном театре – во всяком случае, неиболее интересные из них – начинают свой пусть с отрицания традиционного театра, где один человек (актер) играет другого (персонаж) для третьего (зрителя). А, отвергнув привычную модель, принимаются искать новую, свою. Поиски начинаются с элементарных вопросов: какой театр, какой способ существования актера, какой текст не будут со сцены восприниматься как вранье? Спектакль "Молодость жива" – один из вариантов ответа на эти вопросы. 

И о его создателях – Саше Артемове и Насте Хрущевой — стоит сказать несколько слов. Это весьма оригинальный тандем. Но до того, как начать работать вместе, он прошагали немало верст каждый по своей дороге.

Фото: Из личного архива Александра Артемова и Настасьи Хрущевой

Саша Артемов приехал из Ангарска в Питер вместе со своим коллегой Дмитрием Юшковым в 2007 году. Но тексты такие вот, театрально-эпические, посаженные на внутренний ритмический стержень, стали писать еще в Ангарске. И там, судя по рассказам Саши, другая мотивация была, социальная: «Там среда была такая жесткая, что ей нужно было как-то противостоять. И мы с Димой стали сказки про гопников придумывать. Страшные. И пугать ими всех вокруг». Когда я это услышала, ассоциация возникла, на первый взгляд, странная — с книгой главного художника БДТ Эдуарда Степановича Кочергина «Крещенные крестами». Книга эта награждена премией «Национальный бестселлер», уже трижды переиздана и переведена на 12 иностранных языков. Но принцип взаимодействия текста и реальности в ней — похожий. Кочергин, ребенок врагов народа про свое адское детство рассказывает, проведенное в детприемниках НКВД. Но мучители у него чисто сказочной нечистью выглядят — так сознание ребенка непроизвольно преобразовывало и гармонизировало реальность. И Большой дом на Литейном, куда увели отца и мать, представлялся четырехлетнему мальчику чуть ли не теремом на горе, где живут люди, которые называются загадочно – "шпионы". «Матка Броня, возьми меня в шпионы» – фраза, обращенная к матери, на самом деле отбывающей свою «десятку», – врезается в память намертво и как-то отменяет, преодолевает, преображает ужас тогдашней действительности, мифологизирует его.

«Нашими первыми персонажами были наивные дети 90-х. Нашей внутренней интуитивной задачей — художественная реабилитация реальности», – формулирует Артемов. Механизм работал: истории про страшных ангарских гопников, уложенные в ритм фантазийных текстов, нивелировали страхи, побеждали их эстетикой.

Затем пришла мысль, что эти тексты вполне можно произносить перед публикой. Сначала подумали — клубной. Но в клубах, по словам Саши, обнаружилась большая проблема: наличие бара. Выпил человек — и до него уже не достучаться, не пробиться к его мозгам, чувствам, ему уже важно только расслабиться. В результате оказались в театре, "где люди способны молчать, концентрироваться, слышать и слушать".

В театре – в широком смысле этого слова – Артемова и Юшкова приняли как-то сразу. В 2010 году они попали на закрытую лабораторию ТПАМ — Театральное пространство Андрея Могучего — и Могучий был изрядно впечатлен этими самобытными режиссерами-драматургами и их подлинными (в смысле — ненадуманными) текстами, которые были очень мощно личностно заряжены. В 2013 году театр ТРУ (от английского true — истинный, подлинный) получил Гран-при фестиваля «Текстура» – одного из самых значительных и масштабных на тот момент форумов современного искусства с пропиской в тогдашней, прогрессивной Перми.

Фото: Из личного архива Александра Артемова и Настасьи Хрущевой

А потом тандем Артемов-Юшков распался, и возник новый — Артемов-Хрущева. По причинам вполне естественным: творческий союз во втором случае оказался подкреплен еще и семейным. «Когда в написании текстов участвует Настя, вообще никаких проблем не возникает — это практически музыка», – признает Саша. Ну еще бы возникали проблемы! Настасья Хрущева — лучшая и любимая ученица живого классика Сергея Слонимского, которая не просто окончила петербургскую консерваторию, но и успела защитить кандидатскую диссертацию. Это она написала музыку — а точнее, создала саунд-среду для спектаклей Андрея Могучего «Алиса» и «Что делать», за что экспертный совет премии «Прорыв» наградил ее спецпризом «За музыкальный прорыв в драматическом театре».

Произведения Насти обескураживают своей неправильностью — и ею же чаруют. Зависающие неустойчивые ноты, нарочито неправильные аккорды, наскакивающие друг на друга и исполняющие, как кажется, пляски Святого Витта, как ни удивительно, не кажутся хаосом, а открывают новую естественность музыки, в которой звучит вся дисгармония современного человеческого существования. «Мне нужно, чтобы было неправильно. Я даже специально ищу непрофессиональных музыкантов для исполнения своих произведений», – говорит Настя и цитирует Курехина: «Не важно, профессионально или нет вы играете. Главное — органично».

Фото: Из личного архива Александра Артемова и Настасьи Хрущевой

И вот Настя и Саша со всем их бэкграундом вдруг заинтересовались людьми 60-х годов, походниками-романтиками-бардами, которые словно бы «законсервировались»: не молодятся, а именно сохраняют молодость. Мистическим образом. И проснулся в Саше и Насте исследовательский интерес. И появились в сегодняшней театральной реальности «средний человек», «человек, сохраняющий молодость», «богатырь, практикующий даосское недеяние», «тот, кто сжигает свой дом» и «тот, кто созерцает вечный круговорот неба» – с одной стороны, до невозможности узнаваемые, с другой — абсолютно архетипические образы: напряги память – и встерятся то в сказке, то в балладе, то в легенде. И появилась простая формула вечной молодости: «новое учи и тело укрепляй». Но формулы мало. Нужен еще ритуал, в котором она перестанет быть только набором знаков. Вот спектакль «Молодость жива» и есть попытка создания такого ритуала, который вытягивает из повседневной логики и предметно-материальных обоснований, дает шанс к собственному мифу пробиться. И ведь работает: ледяной зал в этом смысле — идеальный тест на преодоление материи.

Жанна Зарецкая, «Фонтанка.ру»