Легендарным «Братьям и сестрам» Льва Додина – 30 лет

13 марта 2015, 12:49

Версия для печати

Tweet

Ровно три десятка лет назад в Малом драматическом театре вышел спектакль «Братья и сестры» по тетралогии Федора Абрамова. Он шел два вечера по три часа, и, приходя на второй вечер, зрители здоровались друг с другом так, словно все они – жители той же самой деревни Пекашино, что и герои спектакля. Это было невероятное по воздействию произведение, неведомый дотоле уровень подлинности сценического существования. И это было не «про деревню», а про людей – про каждого, кто играл на сцене, кто сидел в зале, кто в разные годы жил и продолжает жить в этой непостижимой, уничтожающей себя изнутри стране, где самый страшный опыт ничему и никого не учит. Сегодня и завтра на сцене МДТ – Театра Европы – спектакль «Братья и сестры», самый известный в мире русский драматический спектакль в постановке Льва Додина. По просьбе «Фонтанки.ру» своими ощущениям от спектакля-феномена делятся Анатолий Смелянский, Александр Калягин, Валерий Фокин, Елизавета Боярская и исполнитель главной роли Петр Семак.

Анатолий Смелянский, театральный критик и историк театра, профессор Школы-студии МХАТ:

- Этот спектакль, как ни странно и ни парадоксально, появился именно в ту ночь, когда на улице Рубинштейна развешивали траурные красные флаги. Это мне рассказывал Додин и артисты: они вышли на ночную улицу после генеральной репетиции, увидели эти флаги и решили, что хоронят их спектакль, потому что время было такое, что спектакли запрещали сплошь и рядом.
А на самом деле – умер Черненко.
…Спектакль «Братья и сестры» появился на грани двух времен. Когда начиналась эпоха надежд. Он мог появиться только в эпоху надежд. И это очень символично, что он просуществовал на сцене до конца эпохи надежд, до другой грани эпох.

Сцена из спектакля "Братья и сестры", режиссер Лев Додин

Фото: Пресс-служба МДТ-Театра Европы

Однажды лет десять назад на один из юбилеев спектакля Лева Додин подарил мне фотографию, на которой были изображены персонажи «Братьев и сестер». «Кажется, что их здесь гораздо больше, чем на сцене», – удивился я. «Так тут же все – и те, кто сейчас играют, и те, кто уже ушли». Как вы понимаете, у меня в жизни было много удивительных фотографий, но эта – одна из самых любимых, потому что она для меня символизирует одновременно и русский репертуарный театр, и его уникальную модификацию – театр-дом.
«Братья и сестры» для меня – полноценный актерский и при этом эпический спектакль. Все считают, что Федор Абрамов дал Додину язык, а я убежден, что Додин дал язык Абрамову. В своих экспедициях на родину Абрамова, в деревню Веркола театральная команда Додина не просто постигала основы деревенского быта, специалист по сценической речи Валерий Галендеев не просто учил актеров северному говору. Они создали речевой образ «Братьев и сестер». Театр Додина дал Абрамову мощно звучащее слово. Хотя это был, конечно, взаимообменный процесс. И Абрамов, в свою очередь, дал Додину понимание корней нации, понимании страны, в которой он живет.

Владимир Артемов и Татьяна Шестакова в сцене из спектакля "Братья и сестры", режиссер Лев Додин

Фото: Пресс-служба МДТ-Театра Европы

Александр Калягин, народный артист России, председатель Союза театральных деятелей России, художественный руководитель московского театра Et Cetera:

- Тридцать лет назад в Ленинграде на улице Рубинштейна родился спектакль, который перевернул мое отношение к театру. Притом, что я обожал Товстоногова и Эфроса, и в спектакле Додина была та же психологическая глубина, что и у этих моих кумиров, у него был еще какой-то совершенно особенный взгляд и на жизнь, и на суть театра. Наверное, можно сказать, что он расширил границы театра до самой жизни. Один раз увидев «Братьев и сестер» вскоре после их появления, я оставался ошеломлен ими в течение многих лет.
Я потом долго думал, как можно сформулировать то новое, необычное, что я обнаружил на этом спектакле? Понимаете, когда я шел к Товстоногову – даже на гениальных «Мещан», – я все равно шел на зрелище, на некую игру, готовился считывать театральные аллюзии, подтексты, образы. А в «Братьях и сестрах» как будто бы совершенно отсутствовала театральность. Я смотрела на актеров, и складывалось впечатление, что они не работают, а живут. Я даже пытался себя убеждать в том, что это спектакль, что через три часа он закончится – и актеры пойдут домой, каждый к своему очагу. Но, говоря себе все это, я совершенно не мог этого осознать, не мог даже предположить, какие они в жизни, потому что казалось, что между артистом и ролью нет никакого зазора. У меня ведь вахтанговская школа, и я с юности понимал, что актерская профессия требует здорового цинизма. Хотя бы чуть-чуть. А в спектакле Додина его не было.

Игорь Иванов, Наталья Фоменко и Анатолий Колибянов в сцене из спектакля "Братья и сестры", режиссер Лев Додин

Фото: Пресс-служба МДТ-Театра Европы

Ну, как это объяснить? Я очень люблю, например, смотреть документальные фильмы про судьбы людей. Но театр для меня с такими историями никогда не ассоциировался. Театр для меня определялся вахтанговским термином «фантастический реализм», театром на экране для меня был Феллини, Чаплин. А у Додина на «Братьях и сестрах» я ощутил достоверность документального фильма о человеческих судьбах.
В общем, все, что я тут наговорил о своих ощущениях от «Братьев и сестер», можно описать одним словом: потрясение.
Мне кажется, что такие спектакли, как «Братья и сестры» вообще не должны уходить из репертуара. Они нужны, как эталон – чтобы новое поколение соответствовало старшему. Именно через такие спектакли сохраняется аромат театра, его история.

Сергей Власов и Наталья Акимова в сцене из спектакля "Братья и сестры", режиссер Лев Додин

Фото: Пресс-служба МДТ-Театра Европы

Валерий Фокин, режиссер, народный артист России, художественный руководитель Александринского театра:

- «Братья и сестры» – грандиозный спектакль, который во многом сделал судьбу российского театра. Как, например, и спектакль «А зори здесь тихие» Юрия Любимова на Таганке. Я помню, так получилось, что они приехали на гастроли в Японию, а я в этот момент ставил там спектакль. И успех у «Братьев и сестер» был сумасшедший. Мы привыкли считать, что японцы – такие хладнокровные воины, внешне немного сентиментальные, но рука их всегда лежит на мече. А на самом деле, если к ним присмотреться, то японцы – очень теплая нация. Но они редко проявляют себя перед посторонними. Так вот, во время гастролей театра Льва Додина с абрамовским спектаклем – а гастроли продолжались, по-моему, больше месяца – нация словно преобразилось. Я видел эти огромные очереди – слухи о том, что это надо видеть, распространялись мгновенно. Японцы открывали для себя совершенно новую эстетику, новых людей. Для них это была как неведомая планета, о существовании которой они не знали – такая бедная планета добра.

Сцена из спектакля "Братья и сестры", режиссер Лев Додин

Фото: Пресс-служба МДТ-Театра Европы

Это было искусство, которое преодолевало любые границы, вызывало полное доверие. И это было действительно уникальное ансамблевое существование, когда каждый, кто находился на сцене – от исполнителей маленьких ролюшечек до главных героев – знал, что и зачем делает не только он, но и все остальные. И еще от этого театра, от Малого драматического, не только у японцев, но и у всех нас возникало ощущении особой, отдельной планеты – такого корабля, которые идет своим, ни от кого не зависимым курсом. Это то свойство, которое театр Додина сохраняет до сих пор и которое меня всегда восхищало и восхищает.

Петр Семак, исполнитель роли Михаила Пряслина, народный артист России:

- Как ни странно за те 30 лет, пока я играю этого героя, он для меня совсем не менялся. Менялся я – и внешне, и возраст давал себя знать. В последнее время, не только я, но и Власов, и Акимова – все, кто играет в «Братьях и сестрах» молодых людей, когда приближалась дата спектакля, начинали так подстанывать, говорить и друг другу, и Додину, что мы, мол, уже не можем по возрасту это играть. Но потом мы выходили на сцену – и я по себе и по своими коллегам чувствовал, что мы буквально молодели. В это очень трудно поверить, но так было. Какая-то память юности, что ли, срабатывала? Появлялась удивительная легкость во всем теле, в самоощущении, в отношении к жизни, к событиям. Я же никогда не играл возраст как таковой, я играл Мишкин максимализм, его наивность, открытость, его веру в лучшее будущее.

Петр Семак в сцене из спектакля "Братья и сестры", режиссер Лев Додин

Фото: Пресс-служба МДТ-Театра Европы

И вот, странное дело, спектакль, вроде бы, грустный, трагичный, а после него и у нас, и у зрителей остается ощущение какое-то просветленное. Наверное, оттого, что мы прикасаемся к корням – причем, не только к личным, но и к национальным. Мы же все, в общем, от земли. Самое удивительное, что ровно эти же чувства испытывали и иностранные зрители – приходили и рассказывали нам о том, что пережили вот это возращение к каким-то исконным, даже не историческим, а мифологическим понятиям: отец, мать, семья…
Да я ведь и сам, играя Мишку, играл историю своего отца, у которого с Михаилом Пряслиным много совпадений в биографии, и даже год рождения – один. И ватные штаны, в которых я хожу по сцене – это отцовские штаны. Помню, в 1984 году, когда уже вовсю шли репетиции «Братьев и сестер», я приехал на Украину к родителям, а папа в них работал. Я ему говорю: «Отдай мне эти штаны, они мне для роли нужны». Он снял и отдал. И вот тридцать лет они держатся, весь мир вместе со мной объехали. Интересно, что, когда Додина бывал мной недоволен как актером, он говорил: «Ну вот, еще одни штаны в театре» – в том смысле, что кроме штанов, то есть, мужской видимости, ничего другого и нет. Но вот штаны штанам, оказывается, рознь.

Петр Семак в сцене из спектакля "Братья и сестры", режиссер Лев Додин

Фото: Пресс-служба МДТ-Театра Европы

Было ли у нас тогда, в 1985 году, ощущение единства со временем? У меня не было. Я про это ничего тогда не понимал и не думал. Но что точно было, так это чувство гордости, что вот мы, наконец, сказали людям всю правду. Тогда же действительно кругом была сплошная ложь, которая копилась десятилетиями. 40 лет прошло с войны, а правды никто так и не знал. И тут мы, такие молодые и смелые, вышли и всё рассказали. Я помню, люди начинали плакать почти с самого начала, со сцены с буханкой хлеба – и потом уже плакали все время до конца, тут же смеялись, и снова плакали сквозь слезы. Это всё было про них. Так же, как это всё было про нас – про то, как нас обманывали, а мы верили. Я ведь тоже верил, что все, чему нас в школе учили, – правда. И пионером был. И жалел, что Ленин так рано умер, потому что с Лениным уж точно все было бы по-другому.
А сейчас, вроде бы, та, историческая правда открылась, но накопилась новая, сегодняшняя ложь. И, наверное, нужны новые спектакли на современную тему.

Елизавета Боярская, актриса МДТ – Театра Европы:

- «Братья и сестры» для меня – поистине великий спектакль, мое первое взрослое театральное впечатление. Я посмотрела его, будучи студенткой второго курса мастерской Льва Додина, в 2003 году – и он перевернул мое сознание и разорвал сердце. Я не совру, если скажу, что в свои 17 лет я ничего не знала про писателя Федора Абрамова, и спектакль открыл мне новый мир. В сочетании с репетициями по роману Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» вообще получилась ядерная смесь. Сколько всего открылось про себя, про судьбу нашего несчастного народа… И пусть тогда я не всегда всё понимала, не знала и не слышала про заем, трудодень, пайку, поветь, райком и многое другое, я чувствовала – потому что невозможно было не чувствовать и не впечататься в кресло от энергии, боли, отчаянья, которыми заражали артисты.

Сергей Власов и Наталья Акимова в сцене из спектакля "Братья и сестры", режиссер Лев Додин

Фото: Пресс-служба МДТ-Театра Европы

После этого я смотрела спектакль много раз – в том числе, и совсем недавно. И слезы все так же душат горло, только, к сожалению или к счастью, пришло понимание, осознание ужаса, бездны, бесконечного круговорота жестокости власти и бессилия народа.

Жанна Зарецкая, «Фонтанка.ру»